Ольга Конева. Обыкновенный ад
|
Язык:
Родилась я в 1966 г. в г. Глазове Удмуртской АССР. Детские годы провела в Литве и Латвии. Школу окончила в 1983г. в городе - энергетике Сосновый Бор, Ленинградской области. Родители мои были инженерами. Отец работал на Ленинградской атомной станции начальником смены турбинного цеха, мама инженером-электриком в жилищно-коммунальном учреждении. Поэтому когда я окончила школу выбор пал именно на технический ВУЗ. В 1991г. окончила Ленинградский Северо-западный Политехнический институт по специальности инженер-механик. Институт, который я окончила, сейчас называется техническим университетом, расположен у Марсового поля, недалеко от Зимнего дворца и граничит с музеем В.И.Ленина. До революции в здании института располагались дворцовые конюшни.
Обыкновенный ад
Я сидел на кухне своей однокомнатной квартиры и тупо глядел на кипящий чайник. — Выключи сейчас же! — гаркнула баба в сером, замызганном переднике и саданула меня мокрой тряпкой по спине. Я вздрогнул и тихо заплакал. Неужели эта толстая и грубая женщина моя жена? Боже мой. Да и сам я на кого похож? В коридоре раздались шум и звуки борьбы. — Опять? – зычно крикнула супружница и бросилась разнимать дерущихся. – Вот полюбуйся, - сказала она, держа за шиворот двух подростков одинаково и нескладных, и неопрятных. — Это не я, — сказал тот, что поменьше и притворно заныл, пуская из носа безобразные пузыри. Я выключил чайник и тихо вышел. — Всегда ты так! – заорала вдогонку жена, раздавая затрещины одному и другому. Что со мной? Я ли это вообще? Я болел. Тяжело болел. И вот, кажется, все позади, только память никак не возвращается. Имя мне сказали, я записал его на бумажке и долго учил. Нелепое имя. Ужасное отчество и отвратительная фамилия. Однако не это было самое страшное. Жена и двое сорванцов чуть не угробили меня заново. — Нет, — сказал тогда я, — эта женщина не может быть моей женой. И дети, это же гуманоиды какие-то, а не дети. Неужели от меня могли родиться такие уродцы? — Конечно, твои, — сказала невозмутимо жена и нахлобучила мне на голову старую, потерявшую свой вид еще со времен гражданской войны, кроликовую шапку. Я дотронулся до вонючей шапки и сморщился. — Не кривись, — сказала жена и добавила, — другую ты не заработал, захребетник. Я покорно кивнул головой, натянул старую, непонятного цвета, куртку и пошел за женщиной. — Тут мы покупаем продукты, — говорила жена, проходя мимо огромного магазина, который слепил глаза брызгами неоновой рекламы. Здесь остановка трамвая, туда в центр. Это дом начальника твоего, Петра Ивановича. Помнишь ли? — Нет, — честно сознался я и ужаснулся. У меня была профессия, а теперь я не помнил даже имени своего начальника. По дороге до дома мои дети вели себя отвратительно. Они беспрестанно пихались, орали и ссорились. Вид нашей квартиры удручил меня и я понял, что зря выкарабкался с Того Света. Лучше бы я умер. — Мы что, тут вчетвером живем? – изумился я. — А ты что думал, я тебя во дворец приведу? – рассердилась жена, неуклюже вынимая бесформенные ноги из стоптанных сапог. — Иди помоги. Я опустился на колени и снял с жены сапоги. — Поставь там, — скомандовала она и вздохнула, — горе мое. Я поставил сапоги туда, куда показала жена, и вошел в квартиру. Первое, что бросилось мне в глаза, ужасающая бедность. Старая престарая мебель, затертые до дыр ковры, обшарпанный диван и стулья. Я сел на краешек дивана, стараясь унять дрожь в коленях. — Не может быть, — пронеслось у меня в голове. Я не помню, ничего не помню, но этого не может быть! Тем ни менее пришлось смириться и начать жить. Сначала было трудно. Все казалось чужим и враждебным. Быт был убийственен и нелеп. Жена оказалась чрезмерно властной, дети чудовищно невоспитанны. Я представлялся себе беспомощной щепкой в водовороте событий. Глядя на свои руки, я не мог поверить, что я слесарь седьмого разряда.
Мои друзья-собутыльники радостно встретили меня в первый день работы и наклюкались за мое здоровье еще до обеда. Я встал к станку и не мог вспомнить, как он включается и с чего надо начать работу. Однако и этому меня научили, как и всему остальному. А главное, меня научили ничему не удивляться. И когда мне указали на немолодую, но молодящуюся кладовщицу и сказали, что до больницы у меня был с ней бурный роман, я и глазом не моргнул. Но продолжать отношения не стал. Как можно? При такой женщине, как Серафима Степановна, которая чуть что, сразу в ухо бьет. К ней я тоже стал потихоньку привыкать.
Женщина властная и необузданная, моя жена любила порядок во всем. Поначалу мне все время попадало, но в дальнейшем я привык класть вещи на место, и мне стало доставаться гораздо реже, чем детям. Намного позже во мне стали просыпаться отцовские чувства. После работы я проверял у мальчишек уроки и мастерил самолетики, паровозики и пистолетики. Жизнь, вроде, вошла в колею, и ничто не могло нарушить ее спокойного течения. Но однажды, возвращаясь с работы, я зацепился ногой за бордюр и долбанулся головой об асфальт. Очнулся, темно. — Эй, — крикнул я, — есть кто живой? — Есть, — отозвался кто-то из темноты. — Подойти можешь? — Сейчас, встану. И действительно, встал и подошел, голый, разрезанный и зашитый. — Где я? — спросил я, дрожа всем телом. — Где и я, в морге, – обрадовался непонятно чему подошедший. — А у меня тоже? — я указал на свой живот, намекая на громадный шов на теле моего собеседника. — Посмотрим, — сказал тот и сдернул простынь, которой я был укрыт. — Есть, такой же, как у меня, — присвистнул мертвец и добавил, — одна рука поработала. — Как же такое может быть? – удивился я, поднимаясь со стола. — А кто его знает? – пожал плечами мужик и, бормоча что-то под нос, пошел проч. — Эй, — крикнул я, — ты куда? — Устал-л-л, — раздалось из темноты. Я накинул простынь на голое, обезображенное тело и пошел следом. — А ты куда? Я вздрогнул и обернулся. Передо мной стоял строгий ангел в желтом фартуке и резиновых перчатках. — Туда, — кивнул я головой и побелел от страха. — Нечего тебе там делать, — сердито сказал ангел и покачал головой. – Не бережешь ты себя Сергей Сергеевич. Я тебя на экскурсию в Ад отправил, а ты решил уйти? — Я? Я нет…Я вообще ничего не понимаю. — Правильно, — сказал ангел, — а вот когда поймешь, тогда и поговорим. А теперь ступай назад. Рано еще. – Сказал и пропал. Оглянулся я по сторонам, стою на улице, ботинок на тротуаре, нога в луже. Рядом тетка кудахчет: — Что ж ты милый, как упал, думала, Богу душу отдал, а ты жив. Я поднял ботинок, сунул его в сетку с хлебом и пошел домой. Дома переполох. Семейство ждет, когда я хлеба принесу, булочная у меня по пути, и никак дождаться не может. Жена увидела ботинок вместе с булкой хлеба, да как заорет: — А напился? – принюхалась и отступилась. Я свалился на диван, от ужина отказался, телевизор смотреть не стал. Жена ночью прилегла рядом, смотрит, я не сплю, стала с расспросами приставать. Что, да как. А я возьми ей все и расскажи. А потом добавил: — Не помню я тебя, и вообще ты жена не моя и дети не мои. Вечером забрали меня в дурдом. А я не стал сопротивляться. Какая разница, в каком дурдоме жить, добровольном или принудительном. Стал добросовестно лечиться, глотал все, что прописывали и давали. Даже больше, за тех, кто игнорировал лечение. Взял, однажды, выкрал из ординаторской бутылек таблеток и слопал сразу три штуки.
В эту ночь ангел пришел опять. Он укоризненно покачал головой и сказал:
— Невтерпеж тебе, Сергей Сергеевич, но рано, — ухмыльнулся и пропал. Вернулся я домой, а жена пуще прежнего злится. С работы меня уволили по состоянию здоровья. — Нам здоровых не трудоустроить, не то, что дураков. Вздохнул я горько, взял кассиршу за горло, когда она мне расчет выдавала, и потребовал весь мешок с деньгами. Повязали меня сразу, я еще с завода выйти не успел, признали вменяемым на момент совершения преступления и осудили. В камере я и повесился. Снова пришел ангел, хитро подмигнул и сказал: — Ну что, дошло? Я кивнул головой и заплакал. — Не будешь больше? — Не буду. — А веришь теперь в Ад? — Верю. — Ну, тогда живи, тебе еще рано, ты еще много пользы можешь принести своей стране и своему народу.
Очнулся я в просторной больничной палате, облепленный трубочками, капельницами, датчиками. Рядом нагромождение современной аппаратуры. Палата, что надо, простого гражданина в такую не положат. Чем это я проявил себя? Может, подвиг какой совершил? За дверью тихий шепот. — Пришел в сознание. — Состояние стабильное — Только несколько минут. К кровати подходит стройная, хорошо одетая женщина и склоняется над моей головой. — Как ты себя чувствуешь, дорогой? – говорит она и целует меня в лоб. — Хорошо, — киваю я, и пытаюсь припомнить, кем мне может приходиться такая женщина. — Мы все рады за тебя, — говорит женщина и выходит из палаты.
В дверь ломятся репортеры. — Как здоровье президента? Что вы можете сказать по поводу покушения на жизнь президента? — Президент чувствует себя хорошо, — сказала женщина, плотно прикрывая дверь Я закрыл глаза и вспомнил все. Ночью ангел пришел опять. Он погрозил пальцем в резиновой перчатке, достал из кармана небольшой предмет, положил рядом с моей подушкой и сказал: - Помни и никогда не забывай. Утром, когда я открыл глаза, на подушке рядом с головой покоился запечатанный конверт. Распечатав его, я извлек фотографию и письмо: "Уважаемый Сергей Сергеевич, пишет вам убитая горем женщина, у которой муж сошел с ума, совершил преступление и покончил жизнь самоубийством. Когда же вы наведете в стране порядок… ". Я отложил письмо и взглянул на фотографию. На ней были я, в кроликовой шапке, толстая женщина и два мальчика. На обороте фотографии крупным и ровным почерком было написано "ПОМНИ И НИКОГДА, СЛЫШИШЬ, НИКОГДА, НЕ ЗАБЫВАЙ". — Что там? – спросила дочурка, глядя, как я судорожно прячу фотографию под подушку. — Там Ад, — сказал я и взял дочку за руку. — А разве Ад бывает? – удивилась та. — Еще какой, — улыбнулся я и подумал, что никогда не угадаешь, кому, какой Ад в этой жизни предназначен. Только видимо там, на Небе, никто и никогда не ошибается, потому что те, кто этим заведуют, настоящие профессионалы, не то, что мы.
