Школьная рапсодия

Язык:      русский     english     bokmål

Русской школе в Тронхейме исполняется десять лет. Все эти годы она постоянно менялась и развивалась, но всегда оставалась современной и востребованной. Здесь учат детей русскому, но совсем не так, как в российских школах, и, возможно, не совсем так, как в других русских школах за рубежом. «Мы вообще не учим русскому языку как таковому, а учимся на русском языке», – уточняет руководитель школы Марина Огаркова.

hhh

Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы училось

В русской школе решают сами, как организовать учебный процесс. На уроках русского тоже занимаются разным: рисуют, лепят, читают, поют, разговаривают о жизни.

Для того чтобы вести курс, не обязательно иметь педагогическое образование. Достаточно быть хорошим человеком, любить детей и иметь желание делиться с ними своими знаниями.

Желающих не так много. Ведь то, чем здесь занимаются, не обычная работа, а проявление социальной ответственности. Люди приходят сюда не ради денег, а потому что им интересно. «Вакансия» применительно к школе – тоже понятие условное, хотя время от времени «зазывают таланты» в социальных сетях.

hhh

Марина Огаркова, основатель и директор школы: Наша гибкость совсем не означает, что в школе царит хаос. Мы хорошо знаем, что делаем, и делаем всё для того, чтобы школа функционировала хорошо. Просто идём в ногу со временем и перестраиваемся по ситуации. Даже название за десять лет поменялось трижды. Сначала был языковой центр (Språksenter), затем Русская школа (Russisk skole), а сейчас мы стали сообществом «Люблю учиться» (Glad i Læring), хотя для удобства называем себя по-прежнему русской школой.

(Подробнее о Марине Огарковой и истории создания русской школы читайте здесь http://www.skazka.no/wiki/index.php/Марина Огаркова: было бы желание - возможности найдутся)

Мы – добровольная организация, и сотрудничество с нами не может быть «обязаловкой». Занятия проходят по субботам. Мы не хотим отнимать у человека свободный выходной и просить его вести уроки в школе, если он сам этого не хочет, поэтому и не уговариваем никого. Идеальный вариант, когда к нам приходят люди, которые хотят использовать свой опыт, знания, умения и научить чему-то наших детей. Часто это сами родители, что вполне логично. Они приводят к нам своих детей на занятия, осматриваются, и вдруг понимают, что тоже могли бы быть чем-то полезны. По опыту нашей школы, такие варианты сотрудничества самые долговечные и продуктивные, причём люди, предлагающие помощь, чаще всего имеют соответствующее образование – педагогическое или музыкальное, например. А нам как раз и нужны образованные, мотивированные педагоги. Остается познакомить их с принципами работы школы и оказать необходимую поддержку, в том числе методическую.

Если человек что-то предлагает, мы никогда не отказываем, так как располагаем ресурсами для реализации разных идей. Вопрос в том, будет ли на это спрос. Вот приходили к нам психологи, предложили организовать курс. Написали программу, сделали рассылку –и группа набралась. Но бывает, человек говорит: «Я умею играть на африканских барабанах, хочу вести курс». Сам по себе курс, возможно, интересен, но наберётся ли группа? Ведь главная цель наших родителей – научить ребёнка русскому языку. Будут ли родители тратить время и деньги на курс по игре на африканских барабанах? Как много в таком курсе будет места для общения на русском? Обсудили это с педагогом и поняли, что в рамках нашей школы – вряд ли. Школа не является работодателем, который организует курс по желанию педагога. Мы формируем курсы только по желанию родителей. Есть предложение, появился интерес, набралась группа – ура, в нашей школе новый курс!

Иногда человек рассказывает о себе и спрашивает, что он мог бы со своими способностями сделать для нашей школы. Услышав встречный вопрос «А что вы сами хотите предложить?», люди иногда теряются. Помню, приходила девушка, представилась как иллюстратор книг, ожидая от меня некоего «задания». Но я не могу ей давать указания, она сама должна придумать свой проект, чтобы ей самой было интересно, иначе это будут скучные курсы.

Мы меняемся, потому что меняется социальный запрос. Когда только начинали, задачей школы было научить детей элементарным вещам: уметь сказать, как их зовут, где живут, чтобы, приехав в Россию, они могли хоть как-то общаться с родственниками, и, возможно, писать и читать. С развитием мы поняли, что этого недостаточно для школы, которая находится в другой стране. Нам нужно не просто сохранить язык, а прививать детям любовь к русской культуре. На сегодняшний день в школе сложился педагогический коллектив, который с этой задачей справляется.

hhh

Татьяна Гаврилова, учитель русского языка, дети 10-14 лет: По образованию я лингвист, закончила филологический факультет Санкт-Петербургского университета. После защиты кандидатской занималась наукой, преподавала студентам, читала лекции по языкознанию, социолингвистике и онтолингвистике (онтолингвистика занимается детской речью). Последние четыре года работаю в NTNU на административной позиции.

В 2011 году, вскоре после приезда в Трондхейм, я познакомилась с Мариной и узнала про русскую школу. Опыт преподавания русского языка как иностранного у меня был (я, в частности, учила студентов иностранцев русскому языку на филологическом факультете петербургского университета), пусть даже не совсем тот, что требовался в школе. Но я хорошо знала, что такое билингвизм, как языки усваиваются и утрачиваются, и мне было интересно применить мои теоретические знания на практике, проверить, что именно можно сделать в конкретной ситуации, чтобы поддержать русский язык, не дать ему окончательно пропасть. Так и втянулась.

hhh

Евгения Малинникова, учитель математики: Я тоже из Санкт-Петербурга, закончила математико-механический факультет Санкт-Петербургского университета. Пока училась в университете и аспирантуре, занималась с детьми математикой в кружках при школе. В Норвегии преподаю математику в NTNU.

У меня двое детей, с которыми я с детства занимаюсь математикой. Когда им было шесть и девять лет, мы год жили в Америке, и они там ходили в русскую школу. Им очень это нравилось. Когда мы вернулись в Норвегию, я подумала, почему бы не продолжить занятия здесь. Год я занималась дома со своими и чужими детьми, а потом познакомилась с Мариной, которая на тот момент тоже уже работала с детьми, хотя формально школы еще не существовало. Мы договорились, что я буду вести у них математику. Мне очень интересно заниматься с маленькими детьми. Убеждена, что у всех детей есть врожденное любопытство, логика и тяга к математике.

hhh

Татьяна Йонсен, учитель русского языка, дети 2-4 года: Я закончила педагогический университет, факультет иностранных языков в Мурманске, преподавала английский язык детям разного возраста в школе и взрослым на языковых курсах. В Норвегии училась четыре года в NTNU (скандинавские языки и европоведение, получила квалификацию преподавателя норвежского языка), а после года учёбы в высшей школе HIST – еще и переводчика. Будучи студенткой, работала гидом-экскурсоводом, какое-то время преподавала норвежский язык иностранцам в Folkeuniversitetet, а сейчас уже больше десяти лет работаю с беженцами в муниципалитете г. Трондхейма.

Моё сотрудничество с русской школой началось четыре года назад, когда моему сыну было полтора года. Для меня было естественным общаться с ним на русском языке с самого его рождения. Когда же он пошел в детский сад, то норвежский язык начал превалировать. Сын все прекрасно понимал по-русски, но отвечал всегда по-норвежски. Это абсолютно закономерно, ведь для развития языка нужна среда, общения только с мамой недостаточно. На тот момент в русской школе группы для малышей еще не было, так же, как и учителя, у которого было бы время и желание такую группу открыть. Я обратилась к Маринe, мы вместе разработали программу для детей 1,5 - 2 лет и объявили набор. Так я стала одновременно мамой ученика русской школы и преподавателем. Детки были совсем крошечные, только начинали говорить, но все понимали по-русски. Первый год занятия продолжались 20 минут и были бесплатными.

hhh

Нино Гвазава, учитель русского языка, дети 5-8 и 6-9 лет: Я родом из Грузии, после окончания школы жила и работала в Москве. По образованию я химик, но так получилось, что после защиты диссертации радикально поменяла сферу деятельности – занималась маркетинговыми и социологическими исследованиями, анализом масс-медиа, а с 2000-го года работала журналистом и редактором в деловых изданиях.

О русской школе я узнала в «Сказке» во время подготовки очередной публикации о соотечественниках в рубрику «Лица» на сайте общества. Тогда школе исполнялось три года. Еще через три я стала вести курс в группе детей 4-6 лет, а в этом году5-8 и 7-9 лет. Мне близка по духу концепция школы, атмосфера творчества и свободы. Конечно, не всё получается, но я пробую, экспериментирую, консультируюсь у своих коллег. Здесь я нашла единомышленников – не только взрослых, но и детей. Возможно, детей в первую очередь, так как без «химии» работать с детьми невозможно.

Татьяна Йонсен: Мы живем в Норвегии, и основной язык для наших детей – норвежский. Будут ли они владеть русским, смогут ли свободно общаться со своими родственниками из России, зависит только от родителей. Цель школы –помочь родителям заинтересовать своих детей русским языком и создать для них среду общения на русском. Наша концепция – «Люблю учиться». Школа живёт и развивается за счёт педагогов-энтузиастов. Быть преподавателем в нашей школе не средство заработать, а возможность проявить своё творчество.

ЕвгенияМалинникова: Когда мои дети были маленькие и занимались в русской школе, для меня было важно, что у них есть русскоязычное общение с другими взрослыми, и не столь важно, чем именно они занимаются – русским языком, психологией или математикой. Идея этой школы – общение взрослого с детьми на родном для взрослого языке. Кроме того, важно, чтобы взрослые были готовы поделиться тем, что они знают. Чем именно – тоже не так важно. Во всяком случае для того формата, в котором существует школа. Заинтересованные учителя, дети и родители намного важнее, чем формальная программа.

Татьяна Гаврилова: У нас нет программы в традиционном для обычной школы понимании, но наш подход не может быть назван хаотическим или непредсказуемым. У нас есть план и цели на семестр и на учебный год, родители знают, какие грамматические и лексические темы мы пройдем в этом семестре, какие книжки мы собираемся читать. Родители водят к нам детей по много лет. Значит, что-то мы делаем правильно, значит, наш неформальный подход даёт неплохие результаты.

Марина Огаркова: Мы живем в динамичной среде, соответственно и школа постоянно меняется, поэтому, например, у детей, которые начали заниматься четыре года назад, был один набор курсов, а у детей, которые начали сейчас, – немножко другой. Теоретически и курса русского языка может вообще не быть, если не наберётся группа или не окажется преподавателя, – и это тоже особенность школы.

Несколько лет назад поступило предложение открыть курс китайского языка. Родители подумали: дети в Норвегии знают несколько языков, почему бы и китайский заодно не подучить. Нет проблем. Преподаватель китайского был, группа сформировалась – стали учить китайский.

Для организации учебного процесса должны всегда присутствовать три составляющие: чтобы было кого учить, был педагог и было помещение. Если одна из них выпадает, ничего не получится. Поэтому даже два семестра подряд проблематично провести по одним и тем же стандартам. Считаем везением, когда это удаётся. Но у нас и нет такой задачи – дать всем стандартное по российским меркам образование, в наших реалиях это просто невозможно. Если кому-то из коллег за рубежом это удалось, я только снимаю шляпу.

Уравнение с параметрами

Каждый семестр состоит обычно из 12 уроков по 45 минут. Этого очень мало, когда в классах дети разного возраста и разного уровня владения русским. Кто-то недавно переехал в Норвегию, кто-то здесь родился, у кого-то дома много русского, у кого-то меньше. Меняются и преподаватели – одни уходят, другие приходят, и у каждого свой авторский курс, который невозможно воспроизвести. Не пригождаются порой ни методички, ни собственные прошлые наработки.

Татьяна Гаврилова: Это одна из сложностей, с которыми я столкнулась, когда начала работать в школе. Уроков мало, они короткие, дети разные, и у нас нет никакой возможности сформировать более однородные по возрасту и уровню группы. Но именно это делает преподавание в нашей школе интересным с профессиональной точки зрения.

Татьяна Йонсен: Конечно, существуют, пособия, от которых можно оттолкнуться, есть много информации в интернете, мы, коллеги, тоже делимся своим опытом. Но для каждой группы мы составляем свою программу, учитывая особенности учеников.

Марина Огаркова: Идеальных учебников, на самом деле, не бывает. У меня самой была масса книг, которые я в итоге раздала, потому что они просто лежали на полках. Вот учитель, который живет в Израиле, составил замечательный учебник, но написал он его для своих детей и для своей страны. А у нас совсем другая ситуация – и дети другие, и среда.

Задача педагога – адаптировать программу к изменяющемуся составу группы так, чтобы интересно было всем – и тем, кто с нуля начинал, и кто пришёл позже. Конечно, нам хочется, чтобы все дети оставались, но случается, что из школы уходят по каким-то причинам, точно так же приходят дети разного возраста. Что с ними делать? Мы формируем группы по знанию русского языка, но учитываем и возраст – не отправлять же шестилетнего ребенка к трёхлетним. В итоге формируются группы для детей от 4 до 7 или от 6 до 10 лет. На каждый семестр преподаватели пишут план занятий, и родители знают, что их ребенок выучит за это время.

Два года назад мы оптимизировали учебный процесс так, чтобы каждый ребёнок мог извлекать для себя максимальную пользу, чтобы интерес к изучению русского языка не утрачивался, а развивался. Мы переформировали группы (использовали методику, разработанную Татьяной Гавриловой). Кто-то из родителей, возможно, и расстроился поначалу, но нет ничего страшного, если разлучили друзей и они оказались в разных группах. Можно пообщаться на переменке, после уроков. Когда дети смешиваются, это даже полезно – они перенимают друг у друга знания и навыки, которые приобрели в своих старых группах. Я в этом вижу позитивный момент. Мы заметили, что наши дети очень гибкие, легко приспосабливаются к новым обстоятельствам, к новым педагогам.

Смена педагогов – тоже реалия нашей школы. Люди переезжают, появляется дополнительная нагрузка на основной работе, причин может быть много. Кстати, мы даём коллегам рекомендацию, что помогает им найти новую работу. Педагогической практики в нашей школе достаточно для подтверждения здесь российского педагогического образования без дополнительного обучения в NTNU.

Татьяна Гаврилова: Ограничения – это не всегда плохо, они заставляют нас задуматься о методике, которые мы используем, найти в варианты, которые будут работать в конкретной ситуации. Мы видим в ограничениях источник вдохновения. Например, если у детей в группе разный уровень, мы должны сделать так, чтобы каждому было интересно на уроке, предложить задания, с которыми все могли бы работать.

Приведу пример. Дети пишут по-разному: кто-то лучше, кто-то хуже. Если я даю в классе задание ответить на вопросы, то предлагаю разные варианты: можно написать ответ печатными или письменными буквами, можно ответить кратко, а можно – развернуто. Если кто-то хочет показать всем, как красиво он пишет письменными, пусть напишет письменными, а если еще не умеет – напишет печатными. Тот, кто закончил первым, получит дополнительное задание, а кто не успел выполнить всё, тоже молодец, он получит свою наклейку и закончит работу дома. Так же и с чтением – кто-то прочитал предложение, а кто-то несколько слов, но и тот и другой поработали с навыком, просто каждый на своём уровне. Суть в том, что все дети так или иначе могут пользоваться предлагаемым материалом.

Евгения Малинникова: На уроках математики мы учим детей логике, и для меня важно, чтобы ребёнок рассуждал и высказывал свои мысли, а не отвечал «правильно». Достаточно стандартная задача: из набора картинок нужно выбрать лишнюю. В этом задании нет правильного ответа. Это логика – объяснить, почему та или иная картинка не подходит. Нужно послушать ребёнка, что он предложит. Он может сказать: это неживое, остальные живые, поэтому это лишнее. Или все красного цвета, а это не красного. У них есть совершенно разные идеи. Обычно мы не сравниваем ответы, у каждого – свой набор картинок.

Дети постарше тоже решают логические задачи, но они уже посложнее, поинтереснее. Немножко занимаемся геометрией, немножко комбинаторикой. У нас нет задачи подменить школу, мы хотим попытаться привить детям интерес к логическим рассуждениям, развить их врожденное чувство здравого смысла.

Счётом мы тоже занимаемся. Например, есть игра с кубиками, где дети должны посчитать, сколько точек в двух кубиках. Идея в том, что через месяц занятий они не считают, а видят это. Они начинают видеть, что три и два – пять, и это оседает в их памяти без того, чтобы каждый раз пересчитывать точки. Через месяц в результате такой ненавязчивой игры раз в неделю у них в голове откладывается таблица сложения маленьких чисел. Каждый из них очень хорошо знает, что такое шесть плюс три, потому что они видят кубики. Они могут узнать это и тогда, когда мы напишем цифрами, но в возрасте 4-5 лет важно, чтобы дети запомнили на каком-то примере, чтобы они понимали, о чем мы разговариваем, а потом будут и карандаши складывать, и точки, и яблоки. Счет позволяет решать задачи намного быстрее. В прошлом году со старшими даже таблицу умножения пытались учить, потому что в норвежской школе их не заставляют это делать.

Когда детям нужно сказать по-норвежски то, что они изучают на русском языке, приходится сначала перевести информацию, они не могут просто запомнить и повторить. Это помогает процессу мышления, в том числе и языковому развитию. То, что они занимаются математикой не на том языке, на котором потом ее будут изучать в школе, помогает им не повторять автоматически, а переваривать и продумывать. Математика – очень хороший ресурс для детей, которые знают два языка.

Нино Гвазава: Если человек любит страну, на языке которой хочет разговаривать, он учит его быстрее и веселее. Любовь – самый эффективный мотиватор. Я подумала: дети захотят говорить по-русски, если они полюбят Россию, а моя задача – подобрать ключ к их сердцам и найти там место для вещей, которые они будут ассоциировать с Россией. Так возникла идея познавать Россию, и соответственно изучать русский язык, через музыкальную культуру – фольклорные песни, танцы, народные инструменты.

Интерес к русскому фольклору у меня зародился в студенческие годы. Один из наших преподавателей серьезно увлекался искусством и приглашал в институт разных знаменитостей – певцов, актёров. И вот однажды к нам приехал ансамбль фольклорной музыки под руководством самого Дмитрия Покровского. Я была потрясена.

Предполагала, что детям 4-6 лет, у которых я стала вести курс, народная музыка тоже должна понравиться, но их реакция превзошла все мои ожидания. Я начала с основ: песни «Калинка» и балалайки. На каждом уроке мы сначала занимались обычной рутиной – учились читать по Букварю, выполняли упражнения, читали сказки или смотрели их мультипликационные версии, а завершались уроки маленьким «концертом». Мы слушали различные варианты исполнения народных песен и совершенно разные по жанру композиции на балалайке – и народную музыку, и рок, и кантри, и классические произведения, сольное и групповое исполнение. Они были в восторге, прилипали к компьютеру и не хотели уходить домой, просили поставить то одно, то другое. Иногда родители рассказывали, как их ребёнок ходит по дому и напевает «Калинку».Сейчас им полюбились частушки.

Я решила продолжить эксперимент и со старшей группой. Эти дети занимались в школе и раньше, но с другими преподавателями, и нам предстояло сначала просто привыкать друг к другу. Чтобы не спугнуть их, решила не торопиться, и выдавать фольклор маленькими порциями. Как и предполагала, реакция была сдержанной. В 9-10 лет у детей появляются свои кумиры и модные в их среде музыкальные пристрастия, а «Калинка» с балалайкой в тренд не вписываются– засмеют же в школе, если узнают. Тем не менее, слушая «Я на печке молотила» в исполнении хора им. Пятницкого, они уже не могут удержаться, начинают приплясывать.

Я наблюдаю всегда за реакцией и подбираю оптимальную для каждого случая «дозировку», разные варианты исполнения, в том числе современные обработки. Например, сначала «Ой мороз, мороз» исполняет русский народный хор, потом какая-нибудь рок-группа или даже анимационный Zoobe Зайка (дети его обожают, он нам ещё и вредные советы Григория Остера читает). Дети знают, что «Калинку» можно спеть, даже в супермаркете (они видели флеш-моб, называют его «Калинка в магазине»), можно сыграть на фортепиано, на балалайке и даже на деревянных ложках, можно станцевать.

Мы слушаем песни не для развлечения, а в познавательных целях – чтобы дети лучше воспринимали язык на слух, изучали новые слова, чтобы формировать у них музыкальный вкус. Мы используем тексты песен для лексических упражнений, а также для непринужденных разговоров о жизни вообще, что тоже считаю важным. Апеллируем и к сказочным героям. Например, песня «Миленький ты мой» продолжила возникшую при обсуждении сказки «По щучьему велению» тему взаимных симпатий: за что же царевна полюбила дурака Емелю? (Дурак ли он – еще одна тема, которую мы тоже обсуждаем). Но если «Порушка Параня» – песня о взаимных чувствах, то «Миленький ты мой» – история о неразделённой любви. Во время просмотра клипа обращаем внимание на видеоряд – ведь это первые в России цветные фотографии знаменитого фотографа Сергея Прокудина-Горского.

Я рассказывала детям и о своей племяннице, которая в шесть лет, в том же возрасте что и они, решила заниматься балалайкой и так хорошо это делала, что побеждала во всероссийских конкурсах, показывала видео, где она играет вместе с оркестром народных инструментов, и их это тоже сильно впечатляет. Очень надеюсь, что постепенно и подростки полюбят этот замечательный инструмент и перестанут его стесняться.

Я тщательно отбираю каждый музыкальный номер, просматриваю на YouTube массу видео. Представляю себе, кто как будет реагировать, кто будет визжать от восторга, а кто, увидев балалайку, скажет в очередной раз: «Это же сломанная гитара!» (а дома заявит с серьезным видом: «Мама, я должен научиться играть на балалайке»).

Я вижу, как они раскрепощаются. У них загораются глаза, они начинают делиться своими переживаниями, смеются, огорчаются, иногда даже обнимаются. Это очень хорошо. Я считаю, дети должны выражать свои эмоции, и позволяю им разные шалости, даже если сбиваюсь с намеченного плана. Мы ведь учимся еще и вербализовать своё эмоциональное состояние, описывать его словами.

Татьяна Гаврилова: Какая-то структура урока со временем в любом случае вырабатывается, и мы всё равно не с нуля начинаем. Мы знаем, как организовать урок так, чтобы за 45 минут успеть то, что хотим успеть, какие виды упражнений работают лучше всего, какие типы текстов можем использовать, какие учебники подходят лучше. Понятно, что в каждой конкретной группе все равно придётся придумывать что-то своё, что подходит именно этим детям, но нарабатываются и какие-то универсальные инструменты. Мы используем разные модели уроков, но есть вещи, которые делаем практически каждый раз.

Мы обязательно читаем – хотя бы чуть-чуть, хотя бы пару строчек каждый. Процесс чтения организован по-разному. Например, я быстро читаю какой-нибудь текст на русском: стихотворение, сказку, текст по географии. Все должны следить. Они не могут сами читать так же быстро, но глазами по тексту следить могут. Я неожиданно останавливаюсь – иногда в середине предложения или даже слова – и прошу кого-нибудь продолжить. Иногда читаем по ролям, и это один из самых любимых видов чтения у детей. Конкуренцию ему составляет только «эмоциональное» чтение, когда надо прочитать короткое стихотворение так, как будто тебе ужасно скучно или как будто ты очень хочешь спать, или как будто ты на всех ужасно рассердился. Эти приёмы отвлекают детей от мысли, что вот сейчас они учатся читать, и делают процесс более лёгким и интересным.

На каждом уроке мы пишем, хотя бы немножко, пусть даже пару слов. Задания могут быть самыми разными: ответить на вопросы, переписать предложение письменными буквами, ответить на вопросы, написанные письменными буквами. В последнем случае задача – понять, что же такое написано моими каракулями. Вопрос может быть «Какой сегодня день?» или «Ты любишь мороженое?», то есть вовсе не требовать развёрнутого ответа. Он может быть очень коротким, но если человек ответил, значит, понял, о чем я спрашивала.

Татьяна Йонсен: Важная концепция нашей группы состоит в том, что занятия проходят вместе с родителями. Развитие русского языка, как на занятиях, так и дома при выполнении домашнего задания в течение всей недели, становится общим делом детей и родителей, их общим интересом, общим хобби. Ответственность за результат лежит только на родителях, и активное участие на занятии помогает развить это чувство ответственности. Родители видят успехи своего ребёнка, могут сравнить его с другими детьми, поделиться опытом друг с другом испросить друг у друга совета.

На занятиях мы развиваем как устную речь (обсуждаем сказки и рассказы, обсуждаем и поём детские песенки), так и чтение, и письмо. Нашим детям уже 4-5 лет, и основная цель этого года– научиться читать. В течение урока у нас обязательно есть одна или две физминутки.

В каждом семестре проходят одно-два праздничных занятия, посвященных какому-нибудь празднику (например, Папин день, Мамин день, Рождество, Восьмое марта). На эти уроки мы приглашаем всю семью и показываем, чему дети научились, а в завершение – обязательно чаепитие, где мы все можем пообщаться.

В этом году в школе мы впервые осуществили проект «Эстафета знаний», суть которого – передача знаний от старших учеников младшим. В нашей группе самостоятельно (при поддержке своего преподавателя Татьяны Гавриловой) провели урок самые старшие ученицы нашей школы, которым 14-15 лет. Малышам было очень интересно, они с нетерпением ждут девочек снова. Заключительное занятие мы провели вместе с группой 6-8 лет, которую ведёт Нино Гвазава.

Подготовила Нино Гвазава

---

Вернуться к списку вопросов на странице Интервью